Эссе о выборе поэтических форм (Re: …)

Критики говорят, что, пожалуй, одним из главных моих недостатков в поэзии является та форма стиха, которую я выбрал и которой пытаюсь придерживаться. Ну что ж, как говорили древние «нет пророка в своём отечестве», и вновь добродетель нарекают пороком. Готов спорить, что те классические формы, к которым питает любовь наша ортодоксальная поэтическая литература, создавались их творцами не в качестве закрепления общедоступного и общепринятого, а как ярые и смелые эксперименты, встречающие шквал недоброжелателей-современников, обвинявших их в напыщенности, пошлости и бесполезности. (Пожалуй, ярчайшим примером здесь может послужить история наветов на Пушкина его критиков и цензоров).

Стоит отметить, что история самого силлабо-тонического способа стихосложения в нашей стране насчитывает 200 слишком лет. И все нынешние признанные классики, начиная с Ломоносова, Фонвизина и Державина, и останавливаясь на Мандельштаме, Пастернаке и Бродском, подвергались, как было сказано, жесточайшим нареканиям со стороны публики и менее удачливых собратьев по перу; часто сталкивались с возведённой обществом стеной непонимания (впрочем, творчество некоторых встречает непонимание и сегодня).

Тем, не менее, вопрос данных размышлений посвящен не столько трудам деятелей прошлого, сколько тому, что было целью их занятий – творческий акт поэта, перенесённый из его разума на листы бумаги. Творческий акт создания культурной единицы – произведения, творения, – вот непосредственная цель поэта, живущего между небом и землёй. Отсюда форма произведения, будь то стих, картина или музыка – должна подобно «платоновскому сосуду» наполняться чистыми образами, идеями – экзестенциями мироздания. И чем лучше получается форма, тем ближе она к божественному замыслу стиха, по сути своей напоминающей кристальную воду в прозрачных озёрах и драгоценные камни в диадеме повелителей империй. Тем лучше она сможет донести до индивида всё то, что чтились в них вложить создатели, заклинающие слова из поколения в поколение уже не одну тысячу лет. И в этом лучшие примеры – те прославленные поэты, которые обессмертили себя своими творениями.

Но, войдя в историю, бессмертные поэты не только приоткрыли нам тайну окружающего мира, но и протоптали торную дорогу форм и стилей, по которой и движется дальше литература. И если некогда они были на этом пути пионерами, первооткрывателями, одиноко взирающими со своих высот на всё то, что происходит в мире, то вслед им, по торному пути ринулись их обожатели и почитатели, вдохновлённые примером и алкающие собственной славы. И вот, из кристально чистой воды, формы высокой поэзии превращаются в мутную лужу для водопоя скота. То, что ранее служило объяснением экзестенциальных тайн мироздания, постепенно утверждается как избитый шаблон для повествования вульгарных и пошлых историй о жизни мещанского круга. У каждого гения находятся тысячи подражателей, не обладающих и долей его таланта, но тщащихся надеждой прославить своё убогое имя. Сочетание форм, некогда пленявших возвышенной красотою людские сердца, теряют всякий смысл и превращаются в груду банальностей, написанных на обратной стороне дешёвой открытки, поздравляющей с Восьмым Марта или Днём святого Валентина. Сама поэзия превращается в одну сплошную банальность, которую малодушные дети с ненавистью заучивают на уроках, вульгарные любовники читают своим легковерным и малопонимающим барышням, а выжившие из ума старики, бывшие мэтры пера, как аллилуйю повторяют своим бездарным ученикам, составляя из неуклюже собранных кусков некую абракадабру, которой будут пичкать окружающих.

И что же, мне после этого следовать тем канонам, которые уже давно мертвы, и упорствовать в постоянстве навязывания фальши? Разве стих не является живым лишь только тогда, когда дышит вдохновением писателя и интересом читателя? И можно ли ужасными штампами о «нивах Кубани», «пламенеющих сердцах» и «вечной любви» выразить тот первоэлемент, который связует нашу жизнь?

Художник, это всегда первооткрыватель, а на правах первооткрывателя он должен исследовать то пространство, которое открывается его взору. Поиск новых форм, новых смыслов, новых звучаний – вот то, что выделяет его из безликой толпы, возносит над миром и включает в сонм великих и бессмертных.